— Почему Вы решили стать дефектологом?
После 11 класса, как и любой школьник, я вообще не понимала, кем хочу быть. Я поступила на факультет педагогики и психологии детства, кафедру специальной педагогики и психологии Пермского государственного педагогического университета в 2006 году. Там было 3 направления: преподаватель дошкольной педагогики, логопедия и дефектология. В то время я даже понятия не имела, что все это может значить. Но один мой очень близкий человек сказал: «Иди, педагогом не будешь, зато мамой хорошей получится стать» – и подсказал мне, что через какое-то время дефектология будет одним из топовых направлений. В чем не ошибся!
С третьего курса у нас началась практика, я начала получать удовольствие от общения с детьми, и вот тогда я точно поняла, что я там, где и должна быть. В 2011 году я окончила университет, затем работала в детском саду, выпустила группу дошкольников, потом ушла на методическую работу, параллельно совмещая работу в коррекционной школе.
Школа меня зацепила, и я ушла с методической работы в новое для себя направление – ШКОЛА! Устроилась в обычную общеобразовательную школу, где ее филиалами были школы в поселке и селах. И, конечно же, я поехала туда. Я вообще не ищу легких путей. Я ездила на удаленные территории, где проживало до 500 человек, а в школе было всего 35 детей с разными диагнозами. Именно там я поняла, «кто я такая» в педагогике и куда хочу двигаться дальше. А поняла я то, что у меня мало инструментов и знаний, но много желания, чтобы дети, с которыми я работаю, улыбались.
– Где вы работаете сейчас?
Год назад мы всей семьей переехали в Санкт-Петербург. Для меня этот год вообще стал годом нереальной прокачки как специалиста.
Сейчас я работаю в инклюзивном центре «Йом-йом» и с сентября ухожу в неформальное образование, в школу, учителем первых классов.
– Из чего складывается работа специалиста в инклюзивном центре?
Если говорить о моей деятельностив инклюзивном центре, я работаю специалистом по инклюзии.
Мы подходим к понятию инклюзия с философской и практической точек зрения, для нас это важно. У нас в центре занимаются дошкольники до 8 лет, и есть дети дошкольного и школьного возраста, которые приходят к нам на дополнительные занятия. В центре действует схема 25% «особых» детей и 75% детей «нейротипичных». Группы из приходящих детей мы тоже стараемся комбинировать.
Мы проводим коммуникативные и игровые группы, в рамках которых моделируем различные коммуникативные и социальные ситуации, работаем с навыками простого взаимодействия: здороваться, прощаться, ждать очереди… Частично затрагиваем поведенческий анализ, работаем с саморегуляцией, с сенсорикой в системе сенсорной интеграции. Конечно же, работаем с уровнем развития игры: игра рядом, предметная и сюжетно-ролевая игра, расширяем репертуар игры, в которой как раз таки делаем акцент на взаимодействии детей. Или, если ребенок не готов пока подключиться к сверстникам, работаем над взаимодействием с педагогом и только потом подключаем одного ребенка, а позже включаем его в микрогруппы и т. д.
Но самой главной фишкой и одним из самых ведущих направлений работы нашего центра является ведение случая. Это своего рода кейс-менеджмент. Мы ведем семьи. В этом году я вела 6 семей (7 детей). Что это значит? Мы совместно с родителями ставим цели, задачи. Мы встречаемся, обговариваем, стыкуемся со специалистами из других центров, выходим на контакт со школами, детскими садами, пишем рекомендации, сопровождаем ребенка. Нам не важны заключения. У нас есть определенный подход, и в первую очередь мы работаем по целям и задачам с конкретным. И еще, конечно же, мы занимаемся просвещением: читаем лекции, проводим супервизии для родителей, специалистов и даже бабушек и дедушек, так как они являются важными помощниками для родителей, проводим инклюзивные праздники, ставим инклюзивные спектакли (у нас есть инклюзивный театр!). И в целом мы готовы к любому сотрудничеству и любой коллаборации, где мы сможем донести до Слушателей, что «мы все не такие, как все».
Когда я первый раз пришла в центр, я не понимала, как могут быть не важны заключения. Это связано с тем, что большую часть своей педагогической деятельности я ссылалась на все те документы, которые регламентируют работу дефектолога. Здесь же нашу работу регламентируют только динамика, успех конкретного ребенка и очень индивидуальный подход к каждой семье. Мы не ставим никаких границ. Но при этом честно стараемся подходить к ресурсам – как ребенка, так и нашего центра.
— Что самое сложное в профессии?
Все, что есть самое сложное в моей профессии, то меня больше всего и привлекает. В огромной степени работа с детьми с особенностями – это работа над самим собой. В этом году я четко поняла: чем больше я чувствую и понимаю себя, тем больше понимаю и чувствую ребенка, с которым работаю. Происходит, так сказать, самопознание через детей.
Если мы говорим об инклюзии и реальности, то я, как педагог, работающий в гос. образовании на разных ступенях, определенно могу сказать, что положительная динамика есть. Но темп этой динамики оставляет желать лучшего. У нас, как у педагогов, есть время «на раскачку»; у семей же, имеющих особых детей, этого времени нет. «Что делать?» – спросите вы меня. Отвечу: говорить об этом, не бояться работать с такими семьями и постоянно развиваться как специалист. Если вы не видите в себе сил и желания в этом направлении, то нужно что-то менять в своей жизни. Потому что педагог, который не кайфует от своей работы, – это «мертвый» педагог, который вместо этого может стать прекрасным строителем, блогером, менеджером, официантом, диджеем… Да кем угодно еще! Главное – делать то, что приносит тебе удовольствие.
— Как может развиваться специалист?
Самые сложные дети – это путь к твоему профессиональному развитию.
«Главный мужчина» в моей профессиональной деятельности – это мальчик, который жил в поселке в Пермском крае, у него по заключению была умственная отсталость по второму варианту, агрессия, самоагрессия, он не включался, не слышал, не видел, мог сидеть только 30 секунд.
И я поняла, что только самообразование поможет мне найти к нему подход. Так я начала разбираться в АВА-подходе и пробовать его с ним.
Сложные дети всегда подталкивают специалиста к саморазвитию и обучению. Я регулярно прохожу курсы, смотрю вебинары, читаю книги – все это помогает мне постоянно находиться в профессиональном инфополе.
В этом году я проходила курс «Включи меня» от Московского института психоанализа, по направлению дополнительное образование, программа «Разработка и построение модели школьной инклюзии на основе методов структурированного обучения с технологией ресурсной зоны». В феврале ездила в Москву в инклюзивную школу № 1465, где наглядно увидела, как работает ресурсный класс в обычной школе.
Если мы говорим об обучении и курсах, то важно понимать, к кому вы идете и что вы там получите. Сейчас много разных платформ, работающих с крутыми спикерами. Но если мы говорим о самообразовании и поиске необходимой информации, я бы посоветовала сайты ФРЦ РАС, Благотворительный фонд Даунсайд Ап (Downside Up), Фонд содействия решению проблем аутизма в России «Выход», АНО «Центр проблем аутизма: образование, исследования, помощь, защита прав», Фонд помощи детям «Обнаженные сердца», Общество помощи аутичным детям «Добро». Это основные «титаны», которые прокладывают дорогу особым семьям в наше с вами общество.
